Метрические книги о смерти

С точки зрения религиозных обрядов (не только православных) смерть – это очень важное событие, гораздо более важное, чем, например, рождение. Поэтому если священника позвали крестить младенца и в то же время исповедовать умирающего, надо, конечно же, идти к умирающему, потому что крестить ребенка может любой, даже повивальная бабка, даже лютеранин, даже собственный отец, если дело настолько срочное и никого больше нет рядом. В любом случае миропомазание потом все исправит, а если ребенок умрет, то все же крещеным.

А вот правильное христианское погребение должно обеспечить спасение души. И если что-то пойдет не так, потом уже ничего не исправить. Поэтому священник ни в коем случае не должен был отказываться, если его позовут к больному, несмотря на какие-то другие дела, время суток, собственное самочувствие и погодные условия за бортом.

Так, мой пра-прадед, сельский священник Василий Емельянович Надеждин, поехал весной причащать и исповедовать тяжелобольного, провалился под лед, заболел воспалением легких, которое наложилось на туберкулез – и умер в 34 года, оставив мою пра-прабабушку вдовой с шестью малолетними детьми. Для полноты картины шел 1914 год. Но отказаться он никак не мог.

И по этой же самой причине лишение христианского погребения могло использоваться в качестве серьезного наказания. К кому и за что оно применялось – обязательно разберемся, но сначала, как обычно, структура записи.

Для начала посмотрим, как выглядела запись в третьей части метрической книги, из чего состояла и что из нее можно извлечь.

Но даже если и так, об этом человеке все равно можно узнать что-то важное для дальнейших поисков. А не только причину смерти, хотя это тоже бывает интересно – узнать, отчего же умирали наши предки.

Это таблица уже привычного нам вида и большинство столбцов нам хорошо знакомы. Столбец 1 – счет умерших, мужчины и женщины нумеруются отдельно. Столбец 2 – дата смерти и погребения. Между ними должна быть разница, как правило, в трое суток. Если меньше – то это может быть какая-то прилипчивая болезнь, типа оспы, холеры или горячки с пятнами. Но здесь, как мы видим, у всех всё нормально, разница между датами есть.

Третий столбец содержит основную информацию об умершем: фамилия, имя, отчество (фамилия опционально, особенно для крестьянских сословий), сословие, место проживания, для детей – указание на отца, для женщин – на мужа. Четвертый столбец – возраст, сколько лет исполнилось на момент смерти, для детей до года – сколько месяцев, иногда недель или дней. Помним, что возраст мог быть очень примерным.

Соответственно, в первой записи у нас питомка Императорского Воспитательного Дома Екатерина Васильева, воспитывавшаяся в сельце Филимонцеве у крестьянина Петра Никитина. Так как это воспитанница, указан ее номер. Такой номер присваивался каждому младенцу, который попадал в Воспитательный дом, и по нему судьбу этого младенца (в данном случае довольно печальную) можно проследить в документах Воспитательного дома. Если что, у Императорского Воспитательного Дома есть отдельный фонд в архиве города Москвы. Так как это маленький ребенок, возраст указан в месяцах – 7 месяцев. И никаких фамилий мы тут не видим – ни у ребенка, ни у взявшего ее на воспитание крестьянина.

А во второй записи – сын священника Александр Федоров Смирнов, 37 лет. Фамилия есть, потому что сын священника. Кстати, непонятно, сам-то он кто, помимо того, что сын. Ну да не все поповичи шли по стопам отцов.

В следующий столбец 5 – записывалась причина смерти и здесь все зависит от личности священника. Могут быть точные медицинские диагнозы, а может быть «умер от дряхлости в 50 лет». Здесь мы видим, что питомка Воспитательного Дома умерла от летнего детского поноса, а сын священника от бугорчатки, т.е. от туберкулеза.

В столбце 6 указывалось, кто исповедовал и причащал человека перед смертью. Если вы видите там пробел и при этом интересующий вас человек старше 7 лет, значит, что-то случилось. Либо человек умер скоропостижно, либо не приходил в сознание, либо какой-то криминал, одним словом, надо обратить внимание. Здесь все стандартно, и сына священника Смирнова исповедовал и причастил приходской священник Сергей Зверев.

И в последнем столбце 7 указывалось, кто и где совершал погребение.

В конце каждого месяца подводился итог умерших каждого пола и священник с причтом ставили подписи в подтверждение того, что все записано правильно и своевременно, без пропусков, все листы в книге прошнурованы, печать в целости.

В конце года заполнялась статистическая ведомость, сколько людей в приходе родилось, сколько умерло, сколько вступило в брак. Умершие за год еще и распределялись по возрастным группам.

Например, если посмотреть на эту таблицу по селу Бородину и окрестным деревням за 1915 год, будет очень хорошо видно, за счет чего средняя продолжительность жизни всего каких-то сто лет назад была намного ниже, чем сейчас. Правильный ответ: за счет младенческой и детской смертности.

Не буду вдаваться в подробности процедуры, но разных людей полагалось погребать по-разному. Например, архиереев и священников погребали по особому чину священнического отпевания, а вот диаконов и прочих священнослужителей – по чину мирян. Для монахов был свой чин, для младенцев свой, для инославных христиан и иноверцев свой.

Да, кстати, православный священник не мог отказаться совершить погребение даже раскольника или инославного христианина, например, лютеранина, если рядом не окажется пастора. При этом запись о смерти такого лица делалась в метрической книге православной церкви. Это же правило применялось, когда находили труп неизвестного вероисповедания, с оговоркой если только не будет явных признаков, что это не христианин (какие явные признаки – догадайтесь сами, как бы говорит нам законодательство Российской Империи).

Вот, например, страница из метрической книги Духосошественской церкви на Даниловском кладбище за 1893 год. Это кладбищенская церковь, поэтому там сплошной криминал, неопознанные трупы и самоубийцы, ну и младенцы, конечно, в большом количестве, как водится.

Самая первая запись. Присланный полицейским надзирателем фабрики товарищества Даниловской мануфактуры труп неизвестного звания мужчины, вынутый из воды Москвы-реки. Имя неизвестно, возраст неизвестен, причина смерти изложена лаконично – утонул. Похоронен, само собой, на Даниловском кладбище.

В некоторых случаях священник не имел права погребать тело без судебно-медицинской экспертизы. Тут все довольно логично и разумно, потому что это относилось к подозрительным смертям: например, когда кого-то убили, кто-то умер скоропостижно, упал, замерз, утонул, возможно было отравлен, принимал сомнительные лекарства, умер из-за лечения у каких-то шарлатанов или пытался сделать аборт. В таких случаях, священнику сначала должно было поступить свидетельство от городской полиции или станового пристава. А если дело произошло на железной дороге, то от жандармского управления железных дорог.

Эти свидетельства иногда можно видеть подклеенными в метрические книги, и их всегда очень интересно читать. Иногда вместо подклеивания, против умерших скоропостижно или насильственною смертью просто делали запись о том, что погребение совершено по отношению такого-то полицейского места или лица судебного ведомства, с указанием номера и даты документа.

Например, в этой метрической книге одной из церквей города Рузы за 1907 год мы видим запись о погребении тридцатичетырехлетнего крестьянина деревни Ракитино Арефия Никифорова, который умер от острого воспаления спинного мозга, полученного при падении. И приписано «по отношению полицеского надзирателя города Рузы за № 591 1907 года».

Если человек просто умер без исповеди и причастия, это само по себе не являлось причиной обращаться в полицию за специальным разрешением и проводить судебно-медицинский осмотр. Такое тоже бывало и иногда безо всяких подозрительных обстоятельств.

Самоубийц нельзя было хоронить по христианскому обычаю, а потом поминать. И вообще их предписывалось не хоронить на общественном кладбище, а оттащить в бесчестное место и там закопать (предполагалось, что заниматься этим будет полиция). При этом обязанность записывать их в метрические книги никуда не исчезала.

Но дело в том, что все это касалось умышленных самоубийц, то есть тех, кто лишил себя жизни намеренно и находясь в здравом уме. К ним же относились убитые на разбое разбойники, а также убитые на поединке (но тут я что-то сомневаюсь, что какого-нибудь стрелявшегося и убитого на дуэли дворянина оттаскивали с позором в бесчестное место).

А если человек действовал в беспамятстве, помешательстве или припадке безумия, что подтверждается медицинско-полицейским освидетельствованием, такое самоубийство признается бессознательным и нравственно невменяемым, а, следовательно, такого человека спокойно можно хоронить по христианскому обычаю. И в основном именно такие записи в метрических книгах и встречаются.

Вот, например, страница из метрической книги Адмиралтейского собора в Санкт-Петербурге за 1887 год. Двадцатидвухлетний сын отставного полковника Семена Васильева Максимова, бывший гимназист Вазасской гимназии, в графе «от чего умер» читаем «от револьверного выстрела в ухо, был в помешательстве ума», а в последней графе есть указание на полицейское свидетельство, на основании которого было совершено погребение.

Если самоубийцей был человек, про которого было давно известно, что он сумасшедший, разрешение на погребение давал становой пристав, а медицинское заключение даже не требовалось. В других случаях, врач должен был указать на ненормальное психическое состояние самоубийцы, а полиция на основании этого сообщала священнику, что препятствий к погребению такого-то лица не имеется. После этого священнику ничего не оставалось, кроме как похоронить самоубийцу по христианскому обычаю – отказаться он просто не имел права, даже если имел другое мнение.

Церковный вестник и разные епархиальные ведомости специально разъясняли, что вопрос умышленного или неумышленного самоубийства решается не священником, а полицией и врачом. Вот, например, что написано в сборнике «Права и обязанности пресвитеров по основным законам христианской церкви и церковно-гражданским постановлениям» 1884 года: «Чтобы решить вопрос о погребении самоубийц, требуется исследование со стороны людей компетентных, облеченных правом и специально знакомых с наукой. Таковы у нас судебный следователь и медик. Таким образом удостоверение от судебного следователя, основанное на законе, устраняет со стороны священника всякое недоумение о способе погребения самоубийцы, и отказ священника от погребения после судебно-медицинского осмотра был бы потому совершенно незаконным.»

Из одной статьи в другую кочует утверждение о том, что опойцы, то есть умершие от излишнего употребления вина, тоже являются самоубийцами. Я специально заглянула в монографию Антоновых, где довольно исчерпывающим образом исследуются все вопросы, связанные с метрическими книгами: там та же проблема. Но на этот счет есть определение Сената согласно мнению Святейшего Синода от 10 июля 1881 года, что к лицам, намеренно лишившим себя жизни, не могут быть отнесены погибающие случайно от злоупотреблений крепкими напитками.

В разных разъяснениях для сельских пастырей этот вопрос тоже поднимается и в основном в том же самом снисходительном ключе. Мол, даже если известно, что человек сознательно пил, чтобы свести себя в могилу, то есть задумал самоубийство в трезвом состоянии, в момент смерти-то он был в помрачении ума. А значит, об умышленном самоубийствие речи быть не может.

Но судя по большому количеству разъяснений, вопрос был острым и единое мнение на этот счет сформировалось не сразу. Допускаю, что сильно раньше 1881 года опойцы приравнивались к самоубийцам. Да что там, по древним законам самоубийцей следует считать даже того, кто на опасных качелях качался, чтобы удаль свою показать, упал и умер.

В последнем столбце метрической книги об умерших указывалось место погребения. Тут довольно простое общее правило: кто где умер, там его и похоронили. Поэтому если вы не можете найти запись о смерти предка в его приходской церкви, не исключено, что он куда-то уехал и там умер, либо умер в больнице и, соответственно, запись о смерти надо искать в больничной церкви, а может как раз случилась какая-то эпидемия и человека похоронили на карантинном кладбище, записав в метрическую книгу кладбищенской церкви.

Перевезти куда-то тело было сложной бюрократической задачей. Надо было получать разрешение у губернатора или градоначальника – это если предполагалось перевозить тело в рамках одной губернии, а если надо было везти из одной губернии в другую или, чего доброго, из-за границы, разрешить это мог только министр внутренних дел.

Вот, например, монастырская метрическая книга времен Первой мировой, 1915 год. Монастырь женский, но эта запись о смерти крестьянина Смоленской губернии Гжатского уезда деревни Острицы Ивана Петрова Петрова, 57 лет.

В столбце «от чего умер» читаем: «в открытом листе за № 4357 от 21 августа 1915 года, выданном Минским губернатором на перевезение тела умершего, сказано – от незаразной болезни». А в следующем столбце: «привезен умершим, был ли исповедан и Святых Таин причащён – неизвестно».

К устройству кладбищ тоже было много требований: где они могли находиться, на каком расстоянии от населенных пунктов, какая должна быть ограда и что там можно строить (ничего, кроме церкви или часовни). Земли кладбищ считались церковными землями, а разрешение на открытие нового кладбища выдавала светская власть. Кладбища иноверцев обычно устраивали рядом с православными, в церкви вообще никого хоронить было нельзя (после определенного момента), а при церкви хоронили священников или мирян в исключительных случаях и с разрешения епархиального архиерея. Так что если вдруг вы найдете запись о смерти предка с указанием на место погребения «при церкви», это могло означать, что человек или создал храм на свои средства, или много жертвовал на содержание причта.

Вообще кладбища, кладбищенские книги и надписи на надгробиях сами по себе уже будут источником генеалогической информации и способны помочь в создании древа.

Если есть возможность просматривать метрические книги по населенному пункту, где жили ваши предки, то, разумеется, стоит это сделать, не забывая и третью часть об умерших. Все записи из всех частей метрических книг дадут вам массу родственников для древа. А если еще добавить исповедные ведомости или ревизские сказки, то получится совсем хорошо.

Но если такой возможности нет и нет каких-то временных ориентиров, поиск записи о смерти предка может стать сложной и дорогостоящей задачей. Особенно если вы работаете с частным исследователем, который будет считать свое вознаграждение, исходя из количества просмотренных метрических книг. Впрочем, у архивов тоже есть расценки за полистный просмотр источников. Так что надо это понимать и думать, надо ли вам это и стоит ли оно того.

Потому что в самой записи о смерти информации не так уж много. Конечно, хочется знать как можно больше, в каком возрасте умер предок, от чего, где похоронен, были ли какие-то особые обстоятельства его смерти. В этом плане третья часть метрических книг помогает дополнить картину. А еще из третьей части хорошо видна жизнь наших предков: чем они болели, от чего страдали, какие опасности могли их подстерегать. Эпидемии всякие опять-таки. Если вы пишете книгу о своих предках, это, конечно, добавит захватывающих деталей повествованию.

И да, третья часть метрических книг особенно рекомендуется для просмотра антипрививочникам. Очень хорошо видно, как целые семьи мрут от кори или дифтерита, не говоря уж про оспу.